В прошлой школе у нас было плотное индийское коммьюнити. Их культура очень слиятельная, трогательная, безграничная. В смысле слияния, трогания и отсутствия границ.
И я помню, как сходила с ума Тесса. Если она почему-то плакала, то кружок подружек окружал ее, трогал за руки, пытался обнять, бесконечно спрашивая «что такое?» «что случилось?», «что ты плачешь?». И если я оказывалась рядом, я отгоняла их и просила give her some space. А если не оказывалась, то вечером Тесса страстно допрашивала меня «мам! Ну как они не понимают, что в этот момент НЕ НАДО ЛЕЗТЬ!!».
Цитата, кажется Януша Корчака, «Иногда горе ребенка так глубоко, что только молчание достойно его». Я спрашиваю у своих детей, хотят ли они, чтобы я побыла с ними, можно ли их обнять. Меня передергивает от вторжения, к себе, к ним.
В первые годы в Англии у нас была соседка, бабулька одинокая. И вот я однажды заметила, что она как-то не выходит, почта лежит под дверью. Я постучала ей (Тессе был месяц, я была в декрете и не в себе), она еле вышла, говорит, — «Я болею». Я предложила ей что-то купить в магазине, она долго отнекивалась, и потом сказала «ну хорошо, купите винограда». Я купила, а когда пришла,нашла возле ее двери табуретку, на ней деньги, и написано «оставьте тут, спасибо,». Тогда она мне показалась неблагодарной букой.
И второй случай, так же подорвалась помогать 100-летнему дедульке, который с трудом пытался подняться со стула. Подскочила, поддержала его, он встал, забрал у меня величественно свой локоть, и сказал «я способен справляться сам».
И это не только английская культура, хотя это действительно очень английское: «никого ничем не потревожить», «не нуждаться в особом отношении».
Я как-то очень их понимаю, потому что я сама такая, железная, отдельная. Когда мне плохо, самое последнее, что мне хочется — чтобы кто-то меня в этом виде видел. Не трожьте меня, у меня все в порядке, ну да, ноги нет, но я справлюсь. Буду зализывать, как волк в берлоге, но прятаться от предложений помощи.
Тут неудачно поднялась резко, и со всей дури врубилась виском в острый угол открытой двери шкафа. Заорала так, что дети прибежали. Стою, держусь за голову, рычу. Муж подбегает «солнышка, ты как». А я каааак на него рявкну «отойди от меня!!!!!!!». Как у Тессы, включается «НЕ НАДО ЛЕЗТЬ!!». Чем хуже, тем меньше нужны люди, тем больше они докучают. Есть спасительное одиночество и есть все, кто стоит на пути к нему.
И вот тут, наверное, начинаются не стыковки.
Потому что я часто НЕ ЛЕЗУ, исходя из того, что для меня самой это скорее неприятно. Если что-то нужно, я попрошу, и ожидаю того же от других.
Я не лезу из уважения и веры, что оберегаю другому его спасительную берлогу от своего бестактного душеспасительства.
А он, может быть, лежит не в спасительной берлоге, а в гулком колодце одиночества, и мечтает, чтобы кто-то к нему в этот колодец влез, и спросил «что случилось».
И я вот не представляю, как эти две разные вселенные могут не поссориться. Ведь и в колодце, и в берлоге, мы одинаково уязвимы.
А в уязвимости разные языки заботы превращаются в чужие наречия предателей.
Принять участие >>>